Тема: Я стану тебе вином
© Егор Белоглазов, 2004.
Я СТАНУ ТЕБЕ ВИНОМ
ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Вере – моей жене и возлюбленной. Вся жизнь тебе.
* * *
«...Дервиш, сделай так, чтобы в твоём колодце была вода,
и сколько бы ты ни брал её и не отдавал другим, не становилось
бы её меньше, а, наоборот, больше. Дервиш, каков бы человек ни
был, всё равно внутри него есть колодец воды...»
Азиз ад-дин Насафи, «Зубдат ал-хакаик».
* * *
«Познание наступает тогда, когда ты не находишь в себе
ни крупицы вражды.
...Один человек спросил его: каково? Он сказал: каково бывает
людям посреди моря, когда корабль их разбился, и каждый
цепляется за свою доску? Тот сказал: тяжко им. Хасан
сказал: вот и мне так...
...Я спросил у Хасана: что есть мучение в этом мире? Он
сказал: гибель сердца. Я спросил: что есть гибель сердца?
Он сказал: любовь к этому миру...»
Фарид ад-дин Аттар, «Зикр Хасана Басри».
* * *
«...Вот, товарищи твои погибли, сказал ему зверёк энджи,
корабль твой разбит, и к утру ты умрёшь. За время пути
я был для тебя, чем бы ты ни пожелал. У меня достанет сил
ещё на одно превращение – хочешь, я стану тебе возлюбленной?
Нет, сказал Салик, я проведу с нею ночь, а утром – что мне
останется? Тогда я стану тебе хлебом, сказал энджи. Нет,
возразил Салик, я съем хлеб, а утром – что мне останется?
Тогда я стану тебе вином, сказал верный энджи. Нет, возразил
Салик, я выпью вино – и что мне останется? Похмелье, ответил
энджи, и желание пить ещё. Пить меня, пока не умрёшь...»
И. Клайд, «Легенды, сказки и притчи кхамо».
* * *  
Дневник с-м д/д П 3012
файл Cyril_my.002, расшифровка
личного кода, фрагмент.
Голозапись: крупная рука держит высокий бокал–тумблер. В бокале вздрагивает розоватый крем-ликёр, на пальцах вспыхивают перстни, - на фоне текста рука изредка взбалтывает ликёр, уносит из поля зрения и возвращает во всё меньшем объёме. Задний план взят размыто и неопределённо. Текст (гарнитура «official», кегль 10):
- ...Что вы можете знать о войне, Цирил! Сколько вам лет?
Разумеется, это был риторический вопрос. В этом весь Касым – выслушать мою получасовую речь, помолчать ровно столько, чтоб внушить мне ощущение моей правоты, и... Дикая, невозможная культура беседы: апелляция не к уму, а к возрасту; примеры не из современности, а из чёрт-знает-где-и-когда; довольное причмокивание, как аргумент. В Хайесте, где я заканчивал образование, он бы уже давно получил месячный минус по риторике и сидел без своего любимого «Розали» - штрафы там были зверские... На время учёбы внестипендийные доходы перекрывались глуше, чем внебюджетные дотации неблагонадёжным колониям, - и уровень жизни напрямую регулировался уровнем успеваемости. Горжусь своим значком – держались мы стойко.
Здесь, на «Королеве» моя стойкость пригождается как нигде ранее. Даже улыбаться скоро научусь, как он – ласково-ласково, без тени сомнения, что собеседник – самый дорогой и любимый, что уж поделать, недоумок на свете.
Сначала, помнится, я раздражался – у чиновников моего ранга это выражается в уничтожающей корректности. Думаете, он в первый раз спрашивает, сколько мне лет? Он трижды получил эту ценнейшую информацию только до встречи со мной по официальным каналам диппереписки! Корректность на него подействовала так, как если б я ударил его в лоб – то-есть, никак. Шейх только слегка обеспокоился, хорошо ли я себя чувствую на борту его э-э... яхты. Как-нибудь ниже упомяну об этом феномене космического судостроения подробнее.
Так вот, сначала я раздражался как чиновник. Потом – по-нормальному. Догадайтесь, гипотетические, но любезные читатели моего дневника, каков был эффект от моего раздражения? Правильно.
Кстати, я упоминал или нет, что за истекшую неделю нашего с Касымом знакомства шейх ни разу не появился в одном и том же костюме? Не могу, правда, классифицировать этот ансамбль деталей одежды, - халат со смокингом это, или гибрид килта и сползшего на бёдра тюрбана... Правда, не конгломерат, а именно ансамбль, всё стильно, гармонично и, (как всё у Касыма), с ленивым шиком. К сожалению, шейх не расстаётся с перстнем-видеоскремблером, ничего кроме кистей рук в кадре не фиксируется; но позже попробую зарисовать что-нибудь особо живописное. Графический редактор, правда, на моей «Ронделе» слабоват... О чём бишь я?.. Ах да!
Чем хорош жанр дневника (ещё в студенчестве это понял), так это свободой изложения. Сюжет – вот он, вокруг; герой – здесь, внутри; читатель, если и планируется, то – после, если... Вот, отвлёкся куда-то в «от кутюр», а надо вернуться к нити изложения – промотал текст на развёртке, посмотрел... Шучу, я и так помню нить.
Когда утихло и раздражение №2 (не без умиротворяющего влияния цветовой гаммы костюмов шейха, художественный вкус его безупречен), я задумался всерьёз. Переговоры никак не перейдут из зачаточной стадии развития – пожалуй, даже, противозачаточной – в перинатальную, и это неприятное ощущение, что моему скромному столичному искусству далеко пока до высот дипломатического стиля уважаемого шейха Касыма ибн Бахрами аль-Джинния... Кажется, я уже и обороты речи у него перенимаю. Простите.
В общем, от раздражения я перешёл к сентенциям. На них он реагировал то своим мягким раскатистым хохотом, то притчами. По-моему, суфийскими, если я правильно понял справочник. Или христианскими. Или иудейскими. По истории философских заблуждений у меня было так себе. Диалог его стараниями перерос – или редуцировался? – в болтовню. И вот тут-то меня, вынужденного ждать ответа из центра, он бил по всем статьям! По-видимому, болтовня ни о чём преподаётся у кхамо начиная с яслей как основная дисциплина, и Касым был твёрдым отличником.
Моё хайестское (раньше, читал, говорили «спартанское») воспитание спасовало. За исключением редких, вот как сегодня, выступлений, я стал больше слушать.
Как назло, рассказчик шейх неплохой...
(Звуковой отрывок. Мужской голос
басово-баритонального регистра,
язык всеобщий, акцент фарси):
- Ну что вы можете знать о войне, Цирил! Сколько вам лет? Не в обиду вам, уважаемый, будь сказано, но при вашей жизни и войн-то серьёзных, спаси Аллах нас от этой дряни, не было. Я разумею – в области, где вы жили. Ликёру, дорогой Цирил? Знаю отлично, что вы не пьёте. Но ведь если вдруг, прости Аллах наши слабости, захотите выпить, а я не предложу – так куда я буду годен, как хозяин? С вашего разрешения... Ах, «Розали»!.. Двоюродный дядя мой, упокой его душу Всеблагой, ибн Мардуф, тот, что с исламской стороны клана – он назвал этот букет именем своей возлюбленной жены, хотя видел её раз в жизни и ни разу в жизни к ней не прикоснулся. Она погибла прямо на свадьбе за то, что показала лицо жениху до завершения обряда – она, верно, боялась, бедняжка, что, покупая товар в мешке, дядя невзлюбит её... А надо было бояться другого. Сам отец жениха, шейх Мардуф аль-Джинния прервал обряд и увёл её. Не качайте головой, уважаемый Цирил, но и не улыбайтесь – законы есть везде, она их знала. Это всё воспитание: дядя взял Розалинду в набеге на пакетбот одной из террианских линий. Дядя никому не выдал своих мук. Он просто улетел на свои плантации – вы видели, Цирил, как растёт гибридный сорт «толларес»? это неописуемо – и начал экспериментировать с гидропоникой, неустанно молясь и вспоминая лицо невесты. И через полгода Содружество сходило с ума от этого букета. Это я называю любовью, Цирил, - я, старый грешник Касым, спустя более полувека от вспышки её жизни (всё в руке Всемилостивого) влюблён, как мальчишка, в это лицо на этикетке... этикетке! фантике, Цирил! – и, как мужчина, влюблён в это вино и, если продлит мои дни Аллах, как седой или лысый старик буду влюблён в память об этом лице и этом вине... А ведь она, уважаемый, была неверной. К счастью, шейх Мардуф был цивилизованным человеком, и не слишком интересовался верой того, кого хотел выдать замуж или убить... Он погиб в набеге, упрямый старик, как и его сын, мой дядя, жених Розали.
Дядю настиг тот же рок, что и невесту, ведь Аллах уже успел связать их судьбы. На одной из тех же террианских линий друзья и братья аз-Зикра (так прозывали дядю) по жребию определили ему роль шпиона. Он должен был сесть пассажиром на трансер «Фронда» и в условленном месте маршрута блокировать, усыпить или перебить – что уж получится – команду. Остальные ждали в засаде на маленьком шлюпе. Вы бы даже детской игрушкой этот шлюп не посчитали, Цирил, так он был мал, - вот какие отчаянные тогда были люди. Не думайте, что я их оправдываю, дорогой мой – жестокое было время, плохое. Десяти лет не минуло с подписания Безумного Перемирия, участники Первой Космической только зализывали раны, и трансер «Фронда», я уверен, по вооружению был далеко не пассажирским лайнером сегодняшних дней... Глоточек, Цирил? Возьмите тогда тарталетки, они удались. Шайтан, бутылка-то кончается... Надо вам сказать, в трюме «Королевы Улыбок» запас этих благословенных бутылей ужасающе мал, и я взял себе за правило смаковать не более одной за вечер. К вам, уважаемому гостю, это никак, естественно, не относится – сколько пожелаете... Не желаете? Продолжить про аз-Зикра? С удовольствием.
Аз-Зикр ибн Мардуфи аль-Джинния, несмотря на возраст, был мужчиной, и ему очень стыдно было говорить братьям слова отказа. Жребий, как любая игра тогда (и сейчас) был делом святым, жребий бросает рука Аллаха – братья могли просто убить его, не спрашивая причин. Но они спросили. Дядя ответил, что по молодости он никогда доселе не жил жизнью неверных и не знает их быта и законов. Если он ошибётся и будет раскрыт, то кроме его жизни, которая и так пыль пред лицом Отца Истин, под угрозой окажется всё предприятие.
Старший его брат (из четверых дядя был третьим по старшинству) ответил: «Не отчаиваются в милости Аллаха; на Него полагаются полагающиеся». К слову Писания брат добавил довольно-таки засаленное «Извлечение из правил пользования пассажирским транспортом внутренних космических линий ВСЗ», каковое требовалось выучить.
Это решило дело.
Вы, уважаемый Цирил, вторую неделю не можете освоиться на моей яхте, хотя я делаю всё возможное, дабы смягчить вам существование. Невозможное, то-есть звонок из Департамента, к сожалению, не в моих силах – видит Аллах, я сам заинтересован в наших переговорах и жду этого звонка, как шайтан... Ах, проклятая бюрократия, заставила чистое с нечистым в одной фразе смешать!
Так мы вернёмся к аз-Зикру. Я слыхал эту историю от отца, ему аз-Зикр приходится, как у вас говорят, кузеном. Отец не упоминал, как именно дядя проник на «Фронду», главное то, что проник. И, зная аз-Зикра, можно быть уверенным, что каждая буква «Извлечения» была выжжена в его памяти не хуже букв Писания. Но, если вы вторую неделю не в своей тарелке в гостях у старого Касыма – как, представьте себе, чувствовал себя паренёк, всю жизнь не казавший носа с территории клана, исключая стычки в пространстве? Представляете? «Извлечение» помогло ему не больше, чем мои улыбки – вам, дорогой Цирил. Ваше здоровье... ах, «Розали»!..
Аз-Зикр, дабы не опростоволоситься, заперся в каюте, словно дервиш в пещере. До условной точки было более трёх суток пути, а мины с сонным газом и таймерами он очень грамотно разместил в узловых местах интерьера трансера. Его хитрость позже была использована при захвате – одном из них – притона старого Карресы на «Блэк Дэйджин». Помните эту историю, Цирил? Нет?
Я упоминал, что вы удивительно образованный человек? Не краснейте, Цирил – вот вам ваш единственный пробел в образовании: вы удивительно мало знаете о войне, Цирил. Впрочем, сколько вам лет!.. Да, о войне – об убийствах, захватах, хитростях и прочей науке жестокого мужского мира. Не в обиду вам, драгоценный. Аллаху угодно видеть вас дипломатом, ему виднее. Из меня шайтан пытается сделать насмешку над дипломатом...
Слушайте, Цирил, и учитесь, как и я слушал и учился. Аз-Зикр знал о том, что любой сонный или смертельный газ в системе жизнеобеспечения будет распознан датчиками и нейтрализован, пока команда и пассажиры отсиживаются в изолированном отсеке, указанном кибермозгом. Кстати, это он почерпнул из той же бумажонки. Даже достаточно сильные медицинские препараты вызовут тревогу. Но некоторые – некоторые! – опасными быть не могут, их даже специально запускают в атмосферу в профилактических целях; всякие там вакцины, тонизаторы... Вам лучше знать, наверное.
Ага, сказал себе мой дядя. И придумал бесподобный план. К сожалению, Аллах не судил ему видеть результаты своих трудов.
Когда он, всё подготовив, заперся в каюте, он имел, думается, не одного собеседника – Аллаха всемогущего я разумею – а двух. Никто не поклянётся, не солгав, что в добровольном заточении не говорил он душой с Розали.
Больше ни с кем. Он не включал ни информ, ни доставку. Он, верно, надеялся, бедняжка, что, будучи товаром в мешке, не вызовет подозрений... А бояться нужно было другого.
Он не вызвал подозрений. Те, кто пришли за ним, точно знали, кто им нужен.
Знаете, уважаемый Цирил, что мне сдаётся? Мне сдаётся, что он, даже получая свои пять микрограмм из парализатора кэбов, винил в происшедшем лишь себя и неверных. Хотя, зная его – аз-Зикр мог вполне и уважать хитрых врагов, раскрывших его, а винить, как подобает мужчине, лишь себя... Не знаю. В страшном сне ему не приснилось бы, что слухи о том, что старший брат держит на него сердце – правда.
Не качайте головой, Цирил, но и не улыбайтесь. Это правда. Старший брат дяди незадолго до истории с Розалиндой Майерс женился на второй, и потому Розали была отдана аз-Зикру. Старший – шайтан украл из истории его имя, как украл и его душу – при одном из друзей поклялся сжить аз-Зикра со свету. И...
Хороший вопрос, уважаемый. Конечно, предатель шёл на известный риск, доверяя клятву другу, ибо какие у предателей друзья? лишь такие же предатели, да шайтан. Но, понимаете, клятва без свидетелей не имеет силы. Держать же в свидетелях одного Отца Справедливости злодей побоялся.
В общем, благодаря другу, дело раскрылось. Старший брат бежал, и как-нибудь, если вам будет угодно, Цирил, я расскажу о том, как ему отомстили. Кто? Ну, Цирил, вам будет неинтересно в другой раз. В другой раз.
А в бутылке-то ничего и не осталось. Вы не против кофе? Все говорят, что мне удаётся этот рецепт. Ему около ста лет, это длинная история для другого вечера... Без сахара? Готово, принимайте. Тот, кто меня научил этому секрету варки, тоже так шипел от удовольствия – мне лестно, видит Аллах... Ах, обожглись? Простите, простите...
А разве я не дорассказал? Аллах простит, я не дипломат – память дырявая. Парни из КБ не убивали аз-Зикра, лишь арестовали и усыпили до места назначения. Убил его старший брат, сонного, когда шлюп взял на абордаж в полном составе спящую «Фронду». Убил и свалил всё на кэбов, чем взял на душу дополнительный грех. Не только братоубийство, нет – до чего вы, простите, наивны, Цирил. Увидав мёртвого аз-Зикра, братья и друзья его не стали грабить трансер, а превратили его в летающий крематорий для шестисот душ. Топливо и аккумуляторы они, впрочем, не забыли. И оружие. Вот так, уважаемый Цирил, бывало там, где война была привычна, как скрипящий пол.
...Сколько там оттикало уже? Волей Аллаха, уже и спать пора. Звонка всё нет, знаю. Будет день, будет воля Его... и ваших коллег из центра. И «Розали» к ужину... Ах да, вы правы, резюме для этих дурацких протоколов... Что ж, включайте, я готов. Гр-р-кхм!..
Официальное резюме к одиннадцатому дню переговоров между дипломатическими сторонами: стороны не пришли пока к определённому соглашению, но надеются на благополучный исход встречи. Контакт и взаимопонимание остаются хорошими. Здоровье представителей сторон отличное. Со стороны Союза Кланов Кхамо голосовую метку фиксировал полномочный представитель Союза шейх Касым ибн Бахрами клана аль-Джинния...
(конец звукозаписи. текст):
Вот поговори с ним! Кстати, аллах там, или шайтан, а я посмотрел в базе данных по ссылке на этого аз-Зикра – знаете, сколько ему было, парню, годков? Девятнадцать. Жених, пират, смертник. Вот так.
Нужно не забыть спросить завтра у шейха, какую такую хитрость его дядя придумал на «Фронде». Заполнять «пробел» в военных знаниях я, конечно, не собираюсь – пока ещё не проникся этими восточными пряностями и горжусь своей направленной против войны профессией – но любопытно очень.
Подытожим плюсы и минусы дня. Всё плохо, господин Лик, как говорил, помнится, дружище мой по лицею, Рикки-Тикки-Тави, Риман Дайли. Всё прямо-таки грустно, господин Лик. Обожженный бесподобным кофе язык – всё наше приобретение. И красочная байка. Начальство скормит меня шайтану (взяв его у Касыма в аренду по демпинговым ценам, как за опасные отходы), а его гранитность мистер Чианзано под руку с аллахом посмеются. Всё. Мозги кипят, настолько я не привык к плотно заполненному делами безделью. Вдобавок, чёрт (черт, а не шайтан!) побери, из-за обожжённого языка я, кажется, так шепелявил при голосовой метке, что в Центре точно будут уверены, кто из нас с шейхом сегодня пил!
Яхта на прежнем курсе. Дневник и (?!) читатели его – спокойной ночи.
До завтра. Цирил.
Дневник с-м д/д П 3012
файл Cyril_my.003, расшифровка
личного кода, фрагмент.
...В каминный зал (это трудно назвать кают-компанией) я вошёл, ещё вытирая рукав, чем расстроил шейха до невозможности. Я и сам был расстроен – проклятые птицы. Уж не догадываюсь, где он набрал весь этот птеро-фито-парк. Слава всем аллахам, в каюты и залы им доступа нет – думаю, какой-то вид ультразвуковой отсечки. Что-то такое мелькает на уровне слышимости, когда пересекаешь проёмы. Со стороны посмотреть – мне, воспитаннику аскетичной Примы, должно быть в диковинку. Изнутри посмотреть – в диковинку, но раздражает порой страшно. Но посмотреть стоит.
А вот, кстати, время и место попытаться это всё описать, обещал ведь. Попытаюсь.
Судно в реестрах и разговорах фигурирует как личная яхта «Королева Улыбок». Уже любопытно тем, что никакая это не яхта ни по размерам, ни по планировке, а на борту этого корыта я при стыковке ясно прочитал на всеобщем, флюоритом (розовым) по бурому: «Оскал Джихада». Это при входе на борт стоило мне лишних нервов. А сегодня прочитал на пиллерсах служебного трапа год выпуска (нервы уже не потратил – привык). «Королева» старше меня в два с лишним раза. Так сказать, королева-мать.
М-мать... Меж тем, наша скорость близка к четвертьсветовой. Это заставляет не тянуть с описанием интерьера – чем чёрт не шутит? Пошутили – и далее.
Порт приписки: неизвестен (не указан).
Тип и назначение судна, повторюсь, распознаются с трудом. Не знаю, как у кхамо, а в Содружестве для яхты «Королева» великовата. Уверен, что планировку меняли несколько раз, но по компоновке основных отсеков – движки, ходовой и пилотажный сектора и т. д., куда мне вход запрещён – очень смахивает на каракку среднего радиуса. Не то пассажирскую, не то исследовательскую в далёком девичестве.
Уму гражданина (нормального) Содружества непостижимо, что с бедным судёнышком сделали после покупки (или захвата) его кхамо.
Представьте себе три этажа коридоров, узких зальчиков и лесенок, превращённых в подобие оранжереи. На борту космического корабля нет (я проверял) резервного бота, нет дублирующих систем ЖОБы - но есть восемнадцать видов орхидей, вьюнок Лайля (красная книга ксенозоо), райские птицы (шайтан их дедушка) и прочее в таком же духе. Пол и стены цветут, пахнут и пружинят. Кстати, в каждом коридоре и на каждом этаже свои экосистемы, своё разнотравье и разноцветье. В смысле, по цветам и по цвету. И по запаху! Моя, например, каюта на первом этаже – она в коридоре с одной одуванчиковой и одной не-знаю-какой-в-зелёных-пятнах стенами. Одуванчики сегодня цвели (у них ускоренный, как и у прочих чудес, биоцикл, дней в пять где-то). И когда через это пролетает, подымая метель, райская птица...
Птица. Впрочем, мундир я уже очистил. Неважно...
Как говорит, когда в нём просыпается его иудейская ветвь клана, шейх: так я недавно посчитал, сколько это стоит – я вам умоляю.
А я правда посчитал – перед тем, как сесть за дневник. И я правда вам умоляю. Дешевле встала бы организация мятежа на Приме с подкупом госсекретаря и армейской верхушки – и никаких не надо дипломатических выкрутасов. Я бы Касыму туфли носил по приказу собственного начальника...
Нет, серьёзно – этот человек жалуется на цены чёрного рынка, на дефицит... Или я что-то не понимаю в том, как поставлен у кхамо имиджмейкинг? Может, они всем Союзом Кланов на эту яхту собирали, сухой коркой питались...
Впрочем, «не уставай в наблюдении, не торопись с выводами, не тяни с действиями»! Вооружимся этим золотым правилом Примы, и будем наблюдать. За шейхом. Благо, время хоть и не ползёт, но контрольный срок окончания переговоров установлен пессимистами большими, чем я.
Меж тем, отмечу, что Касым сегодня и без меня с моим костюмом был расстроен, уж не знаю, чем. Я спросил, едва заметил (бледный ответ на его ежесекундную учтивость и предупредительность) – но он, конечно же, всё свёл на «крылатое отродье, недогляд Аллаха».
- Хотите эту тварь на обед? – спросил он.
Я, конечно, отказался.
- Зря, они разрешены в пищу даже правоверным. Что бы ей капнуть мне на рукав – сейчас мы бы её ели и нахваливали, а вы, уважаемый, ничего бы и не узнали. А так – повода попробовать нет, жаль ведь созданье...
Клянусь, он говорил это даже без тени улыбки, и при этом глядел на свои перстни. Что-то тяжёлое было в его лице, боюсь сказать – жестокое, что-то не птицей и не мной вызванное... Разве что, во мне он видит то, что видно только сквозь меня, то, что стоит за моей спиной – Приму, Содружество, армию, Апеллу Чианзано?.. Мне стало не по себе, каюсь. Меж тем, шейх Касым вовсе не жесток и не страшен с виду.
Безусловно, он крупный и сильный мужчина, несомненно, отличный боец (я плохо в этом понимаю), способный свернуть мне шею одной рукой. Только моё (тоже не мальчишеское, поверьте) тело сухощаво и воспитано абсолютно иными методами, чем его – массивное, в меру облагороженное присущим, по-видимому, шейхам кхамо жирком. Лицо доброе и чаще усталое, усы с бородой обычно ухожены, а волос из-под тюрбана не видно. Знаю я об их наличии только из упоминания об их будущей седине. У Касыма красивые, крупные, мозолистые и сильно очерченные руки, и чёрный лак зеленоватого отлива очень идёт его ногтям.
Уверен, что он удачливый и желанный любовник, не имеющий отбоя от женщин нескольких, самых редких и опасных типов – а вот к мужчинам взаимно равнодушен. (Как раз в этом я понимаю хорошо. В пору экспериментов юности успел побывать на разных сторонах, о чём уже не жалею. Чем закончились эксперименты неважно, но с тех пор в этом я разбираюсь).
Кстати, я упоминал его перстни. Он смотрит на них, порой, не иначе, как в определённом настроении. На правой руке их два – в одном, с чёрным топазом, угадывается видеоскремблер. Второй – массивную золотую печатку с вензелем – шейх Касым носит на большом пальце вензелем внутрь. На левой руке у него целое инженерное чудо из чернёного серебра, объединяющее безымянный палец с мизинцем. Пока мы ещё не настолько сдружились – да и сдружимся ли? – чтоб я рискнул спросить его об этих презанятных вещицах.
Сам он пока про них не рассказывает, и меня рассматривает весьма скупо, лишь раз скользнул взглядом по скромному колечку статс-маркерского чина, улыбнулся и промолчал. Что ж, бедновато, конечно, на фоне его ювелирной лавки!
Чтоб уж закончить с загадками настроений – а что я вообще-то знаю о его бедах и удачах? Ровным счётом ничего. Может, просто, запас «Розали» в трюме скудеет, или ещё что, мне недоступное в силу разницы культур. Не спеши с выводами, сказал я себе лишний раз. И взялся за область, в которой выводов и, тем паче, наблюдений столь много, что для действий требуется лишь отпустить тормоза, эти действия держащие. Жаль, тормоза эти в руках начальства.
Да-да, я разумею мои прямые обязанности. Буде придёт мне в голову блажь (или необходимость, сильнейшая, чем статья о государственной тайне) описать в дневнике сии обязанности подробнее (боже, на какой слог меня к ночи вынесло!) – я их опишу; а пока не буду. Упомяну лишь, закрывая директорию дневника, что Цирил желает всем (ой, не себе!) спокойной ночи и на неопределённое время магическим образом трансформируется в придирчиво разбирающего документы статс-маркера Лика. Сам устал от этой фразы.
До завтра. Цирил.
(далее текст имеет гарнитуру «AbsolomGothic», кегль 13):
...Вот же чёрт, в суете сбил настройки редактора. Ладно, этот «Absolom» тоже пойдёт, мрачный, угловатый – под настроение. Не буду и прощание выше стирать, хорошо иллюстрирует дурацкую эту ночь. Недолго я проразбирал документы, часика два. Ума не приложу, как ему времени хватило... Ладно, не сердитесь, дневник и читатели, буду по порядку. Один шайтан, сон сбежал.
Итак.
Я уже носом клевал в растр, просыпаясь только от рисующего луча в глаза, когда эти самые райские птицы подняли шум совершенно адский. Дверь, конечно, глухая, - но я оставил щель для цветочного запаха. Я не дурак дышать кондиционером, когда там одуванчиков пол-коридора, да ещё вторые пол-его же зацвели чем-то тёмно-синим, пахнущим как горячий песок Старого моря Примы.
Но крики были нечеловеческие (гм! логично, Цирил). А потом – это я уже подошёл закрывать щель, так как запахи крикам рознь – стало слыхать песню. Птиц я понял в момент. Сам бы заорал, если б не окаменел.
Песня была ещё менее человеческой; оттого, верно, что пел её человек, и пел настолько по-человечески, как я отродясь не слыхал.
Её пел шейх Касым, и, пока я шёл убедиться в этом, он взбирался по ухабам согласных и гласных с упорством обречённого. Даже со спины мне было видно, что он чудовищно пьян.
Язык был смутно знаком лишь акцентом и некоторыми созвучиями – что-то из его восточного наследия, полагаю. Но жутко было другое.
Понимаете, у Касыма красивый, проваливающийся в бас, баритон, очень богатый обертонами. А песню пел дающий порой петуха от напряжения горловой тенор, и проваливался он только в хриплый кашель. Обертона... О, обертона там были. Обертона дикой, привычной, усталой злобы, дурацкой судьбы и слепой веры в неё...
Что я могу рассказать?! Вот глупые слова на экране – но пальцы-то дрожат всё ещё.
Я не знаю ни языка, ни мелодии, я ни черта не понял в словах, но в песне Касыма – или, если угодно, в пении Касыма – была кровь, снова кровь, убийство, месть, боль, страх, а пел её смертельно раненый человек, знающий, что умирает бесцельно и на чужой войне. Клянусь, это возникло и промелькнуло передо мной, словно вспышка, и ужалило, как оголённый контакт.
Вряд ли я замер возле него надолго – секунды на две–три, думаю. Через слово он зашёлся кашлем, и я чуть не силой развернул его к себе.
Руки у него – естественно, чего-то в этом роде я и ждал! – были в крови, левая сильнее, и кровь бесшумно, но быстро капала с покрасневшего серебра перстня в зелёную траву коридора. (Ага, бесшумно – стало быть, птицы уже успокоились).
- Что такое, шейх? Вы ранены? Чёрт вас побери, что стряслось?!
Вопросов умнее у меня, кажется, не нашлось. Он, тем не менее, вздрогнул, поднял на меня ясные, хоть и в прожилках, глаза и забормотал: «ах, Цирил... простите. Это ваш коридор, я так глупо ошибся...» Обычным своим голосом, чуть охрипшим.
- Вы где-то глупо поранились, шейх, - сказал я, - покажите, прошу.
Вот тут он начал свой любимый отстраняюще-стеснительный жест, и левой рукой забрызгал мне костюм (ох уж этот костюм...), а правой – едва не «отстранил» вашего покорного статс-маркера так далеко, что... Оказывается, из пальцев правой руки у Касыма ибн Бахрами аль-Джинния свисал не сгусток крови, или окровавленный стебель травы, как я сперва решил, а залитый той же субстанцией узкий стилет без того, что называют гардой, с ладонь длиной. Касым изволил вспомнить об этой штуке, когда уже чуть не воткнул её мне в глаз.
Вспомнил, слава его аллаху. Ахнул, извинился и сунул куда-то за пазуху. Пугаюсь уже теперь, задним числом (ха-ха, перенимайте полезную привычку).
А там я на рефлексе перевёл взгляд с его руки на руку – он тоже – ну, и кровь, конечно, продолжала течь, всё с левой, всё сильней.
Он вновь ахнул, я тоже (братья по абортарию), и мы в три руки стали перевязывать глубокие порезы на предплечье, ближе к кисти. Трезвел он стремглав.
- Как вас угораздило! – заметил я, скрипя зубами из-за костюма, песни, дурацкой ситуации и чего-то, что никак не ловилось за хвост в голове. Не ловится, кстати, и сейчас.
- Птица, - прошипел он, (я затягивал узлы), - Будь она... Всего лишь птица, уважаемый Ци...рил, - он поднял на меня уже абсолютно трезвые глаза, дохнув «Розали» и не только ею, - Я заставил это невинное создание клюнуть меня. Ну, чтобы убить её и угостить вас завтра отличным блюдом...
Я, видимо, отчаянно метался в этот миг взором по полу в поисках трупика в ярких перьях, и он буркнул сурово:
- Цирил, будет! Опомнитесь – птица даже в смертный час так не клюнет, разве что, птица Рух... Она жива, вон в том тупике схоронилась. Вы же видите, что я держал её, а бил в руку... Спасибо за помощь, и да возблагодарит вас Аллах. Простите, Цирил, спокойной ночи.
Он уходил уже, прямой и спокойный, к лифту – но не мог же я не спросить! И я спросил.
- Шейх Касым, про что эта песня?!
- Песня? – эхом отозвался шейх, - ах, Цирил, ну откуда мне знать? Мне пела её кормилица, нянька, когда я просил колыбельную. Она была из рабов с плантаций гюль-гюля. Старуха много песен знала, я запомнил одну. Если вас интересует: она упоминала, что её пели уходящие на смену в цех минеральных добавок.
- Но язык... Перевести!..
Он усмехнулся – очень тактично.
- Не ломайте голову, Цирил. Разве вы не знаете – гюль-гюль не наше растение, меллы использовали для его выращивания популяции рабов, поколениями забывавших родной облик и создававших языки, гибридные с наречием меллов, на три четверти электромагнитным. Никто не переведёт вам эту песню; мы и не споём-то её как надо. Нянька моя, бывало, глушила радары, крича на меня за что-нибудь, а слепа была, что тумба. Я уверен лишь в акценте – акцент мой, личный. Спокойной ночи, Цирил; простите уж, заодно, и за песню. Шайтан знает, с какой радости я сегодня перебрал...
И вот я сижу за «Ронделой», костюм мой, с кровавой строчкой по груди, мается в стиральном боксе; шейх спит, вероятно.
Он-то спит!
«Разве вы не знаете – гюль-гюль не наше растение...» Милейший господин Касым! Я впервые слышу слово «гюль-гюль»! И хотя, впервые увидав мелла в детстве, перепугался жутко, но это – в детстве. А теперь я второй год делю кабинет с милейшим господином PX-Q-89Y, исполняющим в администрации должность консультанта «по вопр. и пр.» в рамках культурного обмена граничных цивилизаций, - и он вежлив и цивилизован настолько, насколько этого можно требовать от крупного, парящего над полом биокерамического параллелепипеда. Мы часто играем в шашки. И он выигрывает. Сволочь...
Знаю я радость, с которой ты перебрал, шейх – ты предвкушал, как испортишь мне настроение на весь завтрашний день. Весь день я буду тупо крутить в голове тот вполне тривиальный факт, что лицейский мой друг Рикки Дайли служит сейчас на β Волос Вероники по обмену с PX-Q-89Y.
Ну и что? Мог и я полететь; да и полетел бы, если б не женился. Хватит, господин Цирил Лик, долго нервничать глупо. Сбросил раздражение на сенсоры клавиатуры, оно стекло и заземлилось на массу. Аминь с ним. И Аллах.
Простите, шейх. Спокойной ночи вам, после такой песни нужен отдых. Непростая была песня, и вовремя. Пойду спать с колыбельной. Сон вот, жаль, как сгинул, так и нету его, ш-шайтан...
Пойти, добить птичку, испортить шейху завтрак? Дурацкая шутка, каюсь, каюсь. Не бейте...
До завтра. Цирил.