Мама! Прости меня за всё то, что углубляло и расширяло пропасть между нами. Теперь же эта пропасть стала непреодолимой — я убил человека. Можешь ли ты в это поверить? Я убил её!
   Это случилось на заброшенном металоутильном комбинате. Его скелет из гигантских металлоконструкций, бетонных столбов и железобетонных коммуникационных мостов, поросших колючим кустарником и блёклой пустынной травой, гармонично вписывался в постаппокалиптический, уже успевший стать привычным глазу, пригородный пейзаж — ведь уже вторая бомбардировка смяла в один комок все те «пластилиновые» образования, что некогда назывались социально–экономическим организмом сверхгосударства. Подобно государству разрушилось и общество, превратившись в толпу маньяков, массовое сознание которых контролировалось и нагнеталось небольшим количеством полуязыческих и откровенно языческих сект.
   Вот и в этот раз, в одном из чудом уцелевших цехов с единственной в окрестностях рабочей гидравлической плавильной печью собрался «круг» почитателей «Красного Агора, Повелителя стад». На втором ярусе железобетонных конструкций цеха расположились братья – воины, замершие у вытянутых параллельно земле и узких, как бойницы, окон, с автоматами и пулемётами (в угловых бойницах, где угловая перспектива для пулемётов наиболее оптимальна).
   Сегодня привратником у жертвенных Врат Агора предстояло быть мне. Я сотни раз наблюдал за церемонией жертвоприношения: открывались вентили–задвижки, по которым подавались газ и вода, затем зажигался огонь, и давление в печи доводилось до необходимых параметров; потом привратник проверял рычаг заслонки — ворота открывались, вырывалось пламя, и ворота закрывались, и тогда уже, наконец, начинался ритуал, который я помню почему-то смутно: быть может, после того, как всем участникам церемонии давали причаститься какой-то дурманящей настойкой, все ингредиенты которой знал лишь Преподобный Жрец, восприятие притуплялось.
   Сегодня всё начиналось так же, как всегда: пустили газ, воду, я проверил заслонку — осечки быть не должно. Прихожане причастились под басовитое бормотание агорианских гимнов; привели жертву — белобрысую, почти обнажённую, девушку в маске, скрывающей всё лицо. Связанные спереди руки её были подняты двумя братьями – воинами над головой и подвешены на жертвенную цепь таким образом, что босые ноги еле-еле касались ржавого решётчатого пола.
    Скорее всего, жертва не осознавала окружающих зловещих обстоятельств, но,  когда её подвесили, она опомнилась и стала отчаянно извиваться всем телом, стараясь освободиться из смертельных объятий обхвативших её запястья цепей.
   Паства впала в наркотический транс и из чёрно-красной массы стали слышаться отдельные всхлипывания, завывания и возгласы. В этот момент Преподобный Жрец провозгласил басом, от которого у меня внутри всё похолодело, и адреналиновая волна вместе с дрожью и мурашками подкатила к моей глотке неприятный комок:
- О, Великий Красный Агор, Повелитель стад! Прими эту чистую жертву и даруй нам в замен ещё одну луну существования! – в этот миг маска с девушки спала. Мама! Я узнал её! Ну, конечно же, это была она!
   Это была моя бывшая одноклассница…
   В «Школе выживания» мы сидели за одной партой, я списывал у неё контрольные работы и даже, кажется, был в неё влюблён, но раскрыться в своих чувствах не успел — помешала бомбардировка. Тогда я потерял её из вида, но вот она снова была передо мной, и её жизнь в моих руках. Я покрылся холодной испариной и впал в оцепенение. Это мгновение показалось мне вечностью. Вдруг за моей спиной выросла фигура Преподобного Жреца:
- Я пришёл, что бы укрепить твою веру, - он положил свою огромную каменную ладонь на мою руку, лежащую на рычаге заслонки и опустил её вниз.
   Крик жертвы утонул в массивном языке пламени, вырвавшемся из печи. В этот самый момент в помещении цеха на стальных тросах повисли «Ночные чистильщики» - спецподразделение христианской полиции. Началась стрельба: братья – воины сыпались со второго яруса один за другим, не успев сделать и одного выстрела; бешенная огненная волна снесла с петель железнодорожные ворота и из дыма показались два танка и БТР. Пространство прочертила трасса реактивного снаряда, один из танков слегка  оторвало от пола и объяло огнём, после чего он больше не двигался. Из БТРа высыпалась группа спецназовцев; канонада стала почти беспрерывной.
   Цех был оцеплен, и те, кто пробовал выбраться (даже безоружные) попадали под перекрестный огонь автоматных и пулемётных очередей. Одна трасса легла в каких-нибудь 2-3-х метрах от меня и, отрекошетив от стены, осыпалась горячим градом, с визгом впиваясь в остатки асфальта под моими ногами…
   Как бежал — не помню, а остановился лишь на Главной улице, по пути домой. Я даже не заметил, как минул ночной патруль христиан, который состоял из двух танков. Меня окликнули с брони одной из машин. Я ужаснулся: карточки «Разрешение на передвижение по городу в комендантский час» у меня не было, и они имели полное право тут же, на месте, расстрелять меня, и даже получить за это вознаграждение — по двадцать монет каждому. Нужно было спасаться — и я побежал.
   Я нырнул в ближайший переулок в надежде, что он выведет меня на какой-нибудь пустырь или, по крайней мере, на развалины, которые были неотъемлемым атрибутом современных городских «трущоб». Там, во всяком случае, можно было бы отсидеться до утра.
   Под ногами чавкала грязь, по голеням хлестала старая колючая проволока, пар от дыхания повисал над переулком сизыми облаками в призрачном лунном свете — но я всё же бежал, ощущая неслыханную до сих пор жажду к жизни…
   Передо мной вырос тупик — огромная серая бетонная стена вся в подтёках и ржавых разводах. Деваться было некуда — разве что забиться в узкую (тоже тупиковую) щель между соседними домами, похожими скорее на средневековые крепостные башни, с такими же узкими, похожими на бойницы, окнами. Я так и поступил, чтобы хоть на несколько минут продлить своё далеко не радостное существование.
   И вот, когда жить, по мои расчётам, осталось не более десяти минут, я впервые за двадцать без малого лет моей жизни, подумал о любви. Ведь, в сущности, именно сегодня я только понял, что любил в жизни дважды: девушку, что сегодня принёс в жертву, и тебя, мама… тебя, которую принёс в жертву отец… мой отец… В отличии от меня, он заранее знал, кого ему предстоит принести в жертву Агору, но почему же он тогда это сделал? Быть может, чтобы познать самую верхнюю границу (или может верхний беспредел) любви, нужно испытать ненависть… бесконечную ненависть к себе самому; и вот в последний момент наступает желание искупить ненависть, задаваясь вопросом о любви. Пройдя весь лабиринт, ты в итоге всё меняешь местами, вплоть до…
   Стоп! В узкую щель моего убежища направился луч прикреплённого к газовой камере автомата фонарика… А вот и ещё один…
  - Во имя Господа, - прохрипел один.
  - Именем Его, - ответил другой. В меня полетели пули, забрызгивая пространство (камни и бытовой мусор) кровью, и погружая весь мир в пучину алого тумана…
  - «Бейрут-1», «Бейрут-1»… - прохрипел в рацию первый «чистильщик». – «Бейрут-1»… Приём, - в динамике рации что-то зашипело.
  - «Бейрут-1» на связи… «Сокола» вызывать? – вновь шипение.
  - Да нет. Мы замочили щенка, – шипение.
  - Тащите его на пост, отрабатывайте свои двадцать монет. Конец связи, - шипение и щелчок: рация выключена.
  - Бегают тут, бегают… Язычники поганые; а нам их потом волоки до места целый час, - недовольно прохрипел первый «чистильщик», вешая автомат за спину.
  - Да ладно, во имя Господа, - сказал второй.
  - Именем Его, - раздосадовано, с некоторой обидой в голосе, отозвался первый. По всему было видно, что он сильно простужен, и поэтому ему очень нездоровиться.
   Каждый из них взял по одной моей ноге, и они поволокли за них тело по переулку, каждый раз кряхтя и ругаясь, когда мои волосы запутывались в «колючке» или голова застревала в расщелинах меж бетонных плит тротуара…

P. S. Пройдя весь лабиринт, ты в итоге всё меняешь местами; всё, вплоть до своего статуса: из жертводателя ты сам превращаешься в жертву. Процесс этот очень быстр, а главное — технически прост… Надо лишь подойти к последней черте. Подойти — и задуматься.… Как я вот, например…

  25. 12. 1998 год                                                                                                            г. Полтава.