Тема: Иван Грозный убивает сына
Пятнадцать лет до перемены века.
Всё чаще в моде фотоаппарат.
Художник Репин – живописи веха –
на светопись не делывал затрат.
Его искусство – кисти да палитра.
Опять к холсту его прикован взор,
и сумрачность осенняя пролита
на беспорядок в доме и ковёр.
Ковёр измят, на нём железный посох
и на бок опрокинут царский стул.
Царевич - словно смерти отголосок,
за ним отец – испуган и сутул.
В нeм ничего от царского величья,
ему весь мир враждебен и постыл.
Над убиенным сыном в позе птичьей
монарх в оцепенении застыл.
Он сам дорожку проторил к несчастью,
а проломив наследнику висок,
он Рюрика древнейшую династию
одним ударом посоха пресёк.
И что теперь? В глазах вселенский ужас,
грех на душе, как злодеяний груз,
а мысли возвращаются к тому же:
какая смута вновь постигнет Русь?..
...Кисть вымыта, и кончены мученья.
Над Репиным – таланта ореол.
А холст как-будто жаждал злоключений, –
сюжет дурную славу приобрёл.
Картиной новой восхищалась пресса.
Художник был бы рад таким вещам,
но вслед за этим Высочайший Цензор
показ картины строго запрещал.
Цари уходят, только жизнь всесильна, –
мудрец однажды правильно сказал.
Царя-злодея с убиенным сыном
внесли в багете в выставочный зал.
И сын, и царь, как полюсы магнита,
притягивали зрителей к холсту.
Плащами – в хмарь, зонтами в дождь прикрыта,
к ним очередь стояла за версту.
Шатнуло в полуобмороке даму
и вздрогнули при входе юнкера:
мужик лохматый сгрёб со стенда раму
и что-то непотребное орал.
Он резал холст, зверея без причины,
рыча, что нарыдался на веку...
Но первыми опомнились мужчины
и закрутили руки мужику.
Потом пришел художник-реставратор,
отнёс к себе лоскутья и багет.
Пожалуй, прав был русский император,
отдавши холст цензуре под запрет.
А Балашов – тот мститель запоздалый,
на Грозного поднявший острый нож –
иконописец, незлобивый малый,
чьи помыслы не сразу и поймёшь.
Он в мастерской писал святые лики,
завидуя терпению Христа.
Назрел в России Перелом Великий
и сдвинул парня с прочного винта.
Был благостен убор иконостасный:
пророков ряд, мир храмовых икон.
А в галерее холст зиял ужасно
пробитым окровавленным виском.
И негде взять терпения большого,
да и не станет локти он кусать:
вёл гнев иконописца Балашова,
а бес попутал резать и кромсать.
Но с деспотом изрезал он и сына,
хотя вина их – не одно и то ж.
Такая, видно, на Руси судьбина:
виновного и правого – под нож.
Юджин